«Юля не смогла бы выиграть без меня». Алексей Ковжун делится мыслями о сотрудничестве с Тимошенко, танках в Москве, «Азове» и песнях Виктора Цоя.

О 1980-х

Это был период, когда мы начали осознавать, что советская цивилизация, в которой мы жили, была невыносимой. Позже я узнал, что это называется внутренней эмиграцией. То есть ты живешь в обычной жизни, но не участвуешь в их институтах, не гоняешься за карьерой и не участвуешь в их крысиной гонке. Время от времени мне приходилось устраиваться на официальную работу, когда участковый приходил и говорил: «У тебя есть две недели, иначе ты сядешь на два года за тунеядство». И тогда мне приходилось работать либо грузчиком в магазине, либо моей любимой работой — санитаром на «скорой помощи», что, кстати, оказалось очень полезным для понимания людей.

Родители, конечно, волновались, потому что у мужчины должно быть дело: «Ты же интересовался химией. Почему ты не закончил университет?». Я отвечал: «Потому что меня выгнали КГБшники и отправили в армию на перевоспитание — это не помогло. Я понял, что какая химия? В университете у нас было два преподавателя, которые читали лекции на украинском. Аналитическую химию преподавал автор учебника, ему было все равно, а Червинский преподавал историю КПСС на украинском и говорил: «Вы не химики, вы советские химики». Эта мысль меня не покидала. Да к черту ту химию, если она советская.

Недавно я прочитал у кого-то из своих сверстников, что мы думали, будто боремся с советской властью, а на самом деле недооценивали, что это просто русская версия.

О субкультурах и стройбате

В протоколах КГБ я проходил как загадочный хиппи-пацифист, хотя на самом деле не был пацифистом.

В советской армии я не видел оружия, потому что, как и всех неблагонадежных, меня отправили в стройбат. Это было такое квазивоенное рабство. Со мной служили люди, отсидевшие в тюрьме, и они жаловались, что в тюрьме было гораздо лучше и свободнее. Никто не зомбировал их, как в советской армии. Даже если бы я был пацифистом, стройбат был бы неплохим вариантом.

В какой-то момент я считал себя панком, потому что любил психоделическую музыку, и тогда мы все курили марихуану. Об этом можно говорить — даже мои родители знают, что я тогда курил марихуану. Теперь, к сожалению, я из этого вырос. Но мне тоже нравились Sex Pistols. С одной стороны, это было «мир и любовь», а с другой — «ненависть и война». И это было довольно комфортно.

О российском андеграунде

Когда-то к нам приехал покойный Саша Липницкий, он был одним из культуртрейдеров в Москве, бас-гитаристом в «Звуках Му» и сделал много для существования андеграундной культуры. Он посетил Киев в начале 2000-х, обнял нас с Сергеем Лысенко и поблагодарил за то, что мы не «съехали с катушек». Я поинтересовался: «В каком смысле?». Он ответил: «Ну потому что все съехали с катушек». И в тот вечер мы начали перечислять тех, кто ушел — Цой, Мамонов, Летов. В общем, все.

Я понимаю, что в агрессивной российской среде не оставалось пространства. Россия оказалась гораздо более агрессивной, чем советская.

Помню, как вернулся домой и мне дали послушать первую пластинку Doors и 81-й альбом King Crimson. У меня эти две пластинки под мышкой, и я иду по Крещатику, а на центральном гастрономе (это напротив ЦУМа) висит надпись: «Коммунизм = советская власть + электрификация всей страны». И я осознавал, что я носитель абсолютной истины. У меня есть классная музыка, а все, кто здесь ходит, просто читают это или видят — все дураки. В современной России это невозможно.

С 2014 года из российской музыки можно было слушать только Цоя, а сейчас и это невозможно. Я не могу представить, как с друзьями под рюмку — вот, давайте послушаем Цоя. Это как-то странно.

Смешно, когда спрашивают: «Как вы думаете, те, кого вы знали, были бы с нами или против нас?». Я точно знаю, что Цой стал бы звездой в Южной Корее или вообще в Азии. И он точно высказывался бы против российской агрессии. Даже без спиритического сеанса я уверен в этом. Он был другим, не вписывался в советскую историю и потом в российскую. Он был отдельной единицей. Но опять же, музыка на русском — нет, извините, вообще никак.

Про украинскую эстраду

К сожалению, украинская эстрада, которую я знал, была позорной. Я открыл для себя «Кобзу», «Смеричку», Яремчука довольно недавно, как бы это ни звучало печально.

УТ-1 — это был настоящий заповедник ужасов, куда трамваи приезжали умирать. Там какие-то ископаемые дяди и тети завывали что-то совершенно устаревшее в ужасном свете. Это было очень не секси. Я считаю, что УТ-1 в большом долгу перед украинской нацией. Они думали, что создают заповедник, а на самом деле сделали украинскую культуру не секси и не модной. Они в этом участвовали.

«Территория А»? Она воспринималась как нечто несерьезное, сделанное на коленке. И мне до сих пор жаль. Я помню, как мой добрый друг Толик Весклярский сочинил совершенно гениальный хит. Он написал его в знак протеста против некачественной музыки на «Территории А». Эта песня до сих пор звучит у меня в голове: «Полюби меня, Наталья». Совершенно гениальная строчка: «ненужна мне та Австралия, будем жить мы в УНР, полюби меня, Наталья, полюби, я умоляю». Я сказал: «Братан, сделаем из этого хит». Он ответил: «Да нет, я ее написал на заднем сиденье такси, пока ехал на Лесной массив, и это стеб». Я: «Это не стеб, это хит». — «Но она же на трех нотах». — «Ну и что. А сколько нот в I Feel Love Мородера?».

Мое попсенсибилити сказало, что это мог бы быть блестящий хит, который был бы актуален и попал бы в топы «Территории А», но у нас не было ощущения, что это настоящее. У нас было чувство доморощенной художественной самодеятельности.

О свободе, воспитании и травмах

Полная свобода — это возможность: я хочу в туалет, я могу сесть и насрать. Воспитание говорит тебе, что так нельзя. И это создает определенную травму, потому что что-то запрещают. И это нормально.

Кроме того, существуют перекосы. Недавно была широкая дискуссия в старческом фейсбуке о мизогинии и объектировании женщин в рекламе Третьей штурмовой бригады. В то же время я понимаю, что те, кто создавал эту рекламу, знали, что будут разговоры. У них был козырь — они сказали, что все женщины, которые там снимались, это жены солдат, и некоторые из них сами служат. Но это возбудило прогрессивных женщин. И, как всегда с рекламой, особенно с рекламой рекрутинга во время войны, если это работает — отойдите, не путайтесь под ногами. Но давайте поговорим об этом. Я представляю, какое это вызывает раздражение у военных. И это излишне. Но это также часть взросления, часть перехода в цивилизованное пространство, где есть травмы, часть из которых полезна, например, запрет на то, чтобы гадить под забором или курить в самолете.