«Мне не нравится, когда говорят, что я — секс-символ 90-х». EL Кравчук о сексе, войне, скандалах, диете и концертах в россии

О двух EL Кравчуках

Я учился в довольно классическом вузе, у меня был преподаватель вокала, и все эти мои тинейджерские штампы остались, наверное, и в уже взрослой жизни. Но ведь для меня смелость, стремление к свободе никогда не диссонировали с образом певца. Напротив, я считал, что если ты довольно сдержанно подаешь какую-то довольно важную, очень свободную информацию, возможно, скандальную немножко — она воспринимается еще острее, еще точнее.

Сейчас есть такой проект, который мы сделали с Ансамблем Вооруженных сил Украины и двумя детскими хорами из Харькова. Это песня, посвященная Харькову. Называется она Dear Kharkiv. Она о том, как сложно сейчас в Харькове жить, и о нашей главной просьбе — чтобы вернулась в Харьков жизнь. И этот проект собирает деньги для возрождения корпусов Харьковского университета.

Это получилось очень откровенно, честно и классически. Но это очень необычное сочетание — EL Кравчук и Ансамбль Вооруженных сил.

А если мы говорим о другой стороне, экспериментальной, то я всегда стараюсь думать о зрителе. Если человек приходит ко мне на концерт, я очень хочу, чтобы ему было интересно. Не однообразно. Не так, чтобы песня одна походила на другую, образ один и это все длится час, например. Нет. Я обязательно сделаю в этой программе какие-то отрывочки, в которых будет эта перчинка, этот другой EL Кравчук.

О любви во время войны

Если бы я спросил себя, какие песни сегодня не будут диссонировать с обществом, то, конечно, это патриотические песни. Но и любовь во время войны никто не отменял. И правда: на фронте есть романы, есть влюбленность, есть люди, которые находят друг друга.

В начале войны, когда мы называли войну АТО, я был в Попасной, на маленьком разбомбленном заводе. И вот ночью после какого-то концерта я просыпаюсь от очень нестандартных звуков. Звуков, которые там диссонируют. Это звуки любви. Кто-то что-то делает у меня за стенкой. И достаточно громко. Наверное, так свободно, что не знают, есть ли кто-нибудь на этом разбомбленном заводе на первом этаже, который типа отель, или нет.

Я любопытный человек, мне хочется увидеть, что там происходит. Я тихонько так выхожу на улицу покурить и через дверь вижу — два силуэта — парень и девушка. Парень этот был младше ее, она такая уже была довольно солидная, но они были голые. Полностью. Как пела Ирина Билык — после любви. И вот после любви они курят, и я вижу их, они видят меня, и мы друг на друга оглядываемся и расходимся в разные стороны. Как в кино.

Мне так стало неудобно, что я натворил — у них любовь, а я подсматриваю здесь, вуайерист. И я — к себе в номер. А с утра эта женщина ко мне пришла. И говорит: «Знаете, я хочу вам что-то подарить на память, у нас такая встреча была нетипичная». И она дает мне трезубец, сделанный из обломка какого-то снаряда, очень красивая вещь такая, с дорогой душой, очень искренне.

Я ей говорю: «Может, придете на концерт сегодня?» Она такая: «Не знаю». Но через два-три часа у меня был концерт, и приехала вся их бригада. И она оказалась чуть ли не какой-то начальницей этой бригады. Она всех выстроила. Я как увидел их со всеми этими автоматами, брониками. И вот эта женщина, которая этой ночью была обнаженной, которую обнимал классный парень, они любили друг друга, и это было так невероятно в сердце. И я подумал — о чем петь? Должна о любви быть песня тоже в этом пространстве.

Мне иногда пишут в Instagram. Возможно, это бот, но этот бот пишет: «Почему ты поешь песни, которые, например, не о войне? У тебя же есть песни о войне». Не знаю, каждому свое. Но я считаю, что, как в моей песне, которую я пел еще в 1995 году, «любовь, только любовь одна. Нас спасет».

О праздновании 30-летия творческой деятельности

Выйдет виниловая пластинка с песнями, не хочу говорить, что это. Пусть это будет интрига, но этого альбома ждут, этот альбом хотят увидеть именно на виниле, именно в том виде, в каком он был.

И еще мы задумали сделать большой сольный концерт, но не один и не в какой-то конкретный день. Нет, это будет год, когда будет и тур концертный с этой программой. И я привлекаю к ней интересных людей. К примеру, консультировать как режиссер будет Андрей Данилко.

У меня выходят новые песни. Я констатирую, что сейчас у нас где-то более 50 тысяч загрузок только на Spotify одной песни. Это хорошие для меня числа. Не знаю, что я должен сделать еще, чтобы люди поняли, что я есть и деваться никуда не собираюсь в творчестве.

О трансформациях и ностальгии

Я в жизни занимаюсь только музыкой. Немножечко театр, но только музыкой. Деньги, которые я зарабатывал в жизни, были заработаны музыкой, сценой, творчеством. Поэтому, возможно, я отношусь спокойно к тому, что я делал 20 лет назад. Песни, которые любят люди, звучат на концертах. Например, «Доля», «Нічий», «Вогонь» или «Голлівуд». Вообще эти песни имеют долгую историю. И такая долгая история и у меня есть на сцене. Поэтому и интересно смотреть на эти трансформации — каким я становлюсь с возрастом, как меняюсь, как я взрослею.

Ностальгию я чувствую только за людьми, которых, к сожалению, сейчас уже не будет в жизни, я не встречу их снова. Я всегда считал, что память выше человека. Когда человек умирает, уже неважно, каким он был при жизни. Важно, чем мы его запомним. Память всегда идеальна. Поэтому я в памяти своей храню людей, которых не увижу, артистов, какие-то впечатления, мелодии, аплодисменты.

О Кузьме и «ВВ»

Был 1994 год, только первые мои шаги в звукозаписывающей студии. Я пришел к Жану Болотову, который был аранжировщиком Ирины Билык в то время, и мы начали работать над песней «Вогонь». И появилась группа какая-то львовская и говорит: «Мы знаем, кто такой EL Кравчук, мы уже слышали песню “Квітка в крові”, мы видели тебя во Львове, мы хотим дуэтную песню. И знаем, что ты поешь на французском, давай на французском». И так на меня наехали. Кузьма был огромного роста. Я так испугался.

Я согласился, а сам вышел из студии и пошел к Билык в гости. Говорю: «Ира, кто это? Что это за люди?» А она: «Да ты что, это “Скрябин”!» И ставит мне песню, которую я знаю наизусть. «Щось зимно». И я такой: «Это они?» Я помчался назад, просто побежал. И к ним: «Все, я хочу, я понял, кто ты». И тогда я нашел друга.

Но для меня эта коллаборация была очень необычной. Петь на французском с группой, которая поет на украинском. Очень сложная и очень странная песня.

«Весна» с Олегом Скрипкой. Тоже было такое. Когда Олег вернулся из Франции, ему нужно было как-то появиться на рынке. И он искал, с кем бы что-нибудь сделать, чтобы в тот момент больше люди увидели. А у меня как раз тогда была очень известная песня «Доля». И поэтому эта коллаборация и возникла.

О возрасте и статусе секс-символа

Мне 47. Мне очень интересно в этом возрасте. Потому что это возможность очень содержательно, серьезно общаться. Когда мне было 25, мне хотелось быть более глубоким человеком, а меня воспринимали как секс-символа и достаточно поверхностно. Это тоже немного сексизм. Если человек симпатичный — ну и что? И мне это не очень нравилось.

Я думал, что когда мне будет 40, жизнь закончится. Какие 40? Но ведь я понял — так интереснее. Я лучше стал петь, я чему-то научился иначе, я становлюсь технологически лучше, я быстрее думаю, я менее суетный по жизни. И принимаю решения, которые, возможно, сейчас более точные, содержательные — как на сцене, так и в жизни.

Что мне не нравится? Не нравится, когда говорят, что я секс-символ 1990-х. В этом возрасте это мне не нравится.

Почему я выгляжу так? Я считаю, что нужно есть, как первобытный человек, который жил 10 тысяч лет назад. Человек очень медленно меняется. Мы думаем, что изменения, происходящие в организме со временем, толкают, например, есть сосиски, какую-то переработанную пищу. Что ели люди десять тысяч лет назад? Они ели просто мясо, хлеба не было, они ели просто орешки какие-то, злаки, какие ягоды. И все из этого делали. И вот я стараюсь свою диету делать именно такой. Есть так, как ели люди 10 тысяч лет назад.

Алкоголь немного, но ведь я люблю вино. И вино тоже пили в то время. Вино — это искусство. Вином не нужно напиваться. Оно для вкуса, настроения.

О концертах в россии

В 1995 году у меня был первый и последний концерт в Москве, на Арбате. Именно на Арбате делали мой концерт, как победителя фестиваля «Червона Рута», и «Братьев Гадюкиных» — как известной украинской группы, которая когда-то работала еще в Советском Союзе в театре Аллы Пугачевой. И у нас там была неприятная история. Что когда я пел, что когда «Братья Гадюкины» пели, были люди, которые нормально реагировали на нас, а были — что нет. И были выкрики «хохлы», это все. И была атмосфера такая, о Крыме что-то кричали, потому что в Севастополе же была «Червона Рута».

Это был сплошной конфликт. И я понял для себя — я не хочу такой аудитории, которая так воспринимает, например, меня или воспринимает группу, которую я очень люблю, — «Гадюкиных». И на этом я поставил точку. И даже не пытался карьеру в россии делать.

О концертах на «Интере» к 9 мая

Это точно как 50х50. Я могу сказать, что я виноват в этом, но могу сказать и о моей мотивации. Я хотел, чтобы там, рядом с Таисией Повалий, был человек, который поет в АТО, имеет другую позицию. Я выступал так, говорил так. Я единственный, кто на концерте говорил: «Я одинаково отношусь как к людям, кто в УПА воевал, так и к советским воинам. Потому что у меня есть примеры, когда в одной семье есть люди, которые были и там, и там. И они могут жить рядом — и деды, и бабушки. Они могут договориться. Давайте уважать их».

И потом я ехал в АТО петь. И было интересно, потому что я на том интеровском концерте приглашал кого-то — поехали со мной на концерт освобождения Попасной, три года. И все говорили — нет.

Я не мог понять, почему украинская поп-сцена не замечала АТО. И мне было так стыдно перед военными. Вообще стыдно было каждый День Независимости. Я приезжал петь четыре года в День Независимости, и четыре года я пытался привезти с собой артистов. И только знаешь, кто отозвался? Вот «The ВЙО», например. Анжелика Рудницкая туда ездила. Те артисты, которые понимали, что такое история и для чего мы это делаем.

Но, если честно, то в первый мой концерт в Луганской области 2015 года мне тоже было стыдно, я просил прощения у людей. Потому что я туда не ездил раньше. Это впервые я приехал, впервые пою им украинские песни, впервые на этом стадионе. Я думаю: «Боже, а если бы я ездил туда, а если бы я ездил на эти гастроли все эти годы, а если бы мы все делали это? Возможно, и не было бы войны, возможно, была бы культура и мы бы крепко держали границы?»