Татьяна, 72 года, является солдатом бригады «Азов». Она убеждена, что возрастные ограничения — это придумки бюрократов, а отказ от желаний в пожилом возрасте исходит от скучных людей.
«Не стоит старить себя», — утверждает она.
Мы обсуждаем её службу, важность пожилых людей в армии, а также философию жизни, которая помогла ей справиться с пленом и стать частью молодого братства. О свободе выбора и о том, что жизнь человека будет такой, какой он сам её создаст.
Текущая война — не первая для Татьяны Теплюк. Жизненные кризисы всегда подталкивали её к новым испытаниям. Так, в 1980 году она отправилась в охваченный войной Афганистан.
На тот момент она не задумывалась о том, что советские танки делают в чужой стране. Татьяна только что развелась с первым мужем, а в роддоме, где работала операционной сестрой, шёл капитальный ремонт, и ей нужно было убирать после строителей. Она испытывала тоску и неуверенность в себе.
«Мне захотелось проверить свои возможности. Я надеялась, что в армии будут какие-то новые вызовы», — вспоминает Татьяна.
Она уехала работать гражданской медсестрой в тыловые службы советских войск в Афганистане. Прямого участия в боевых действиях не принимала — оказывала медицинскую помощь раненым перед их отправкой в госпиталь.
В Афганистане произошли значимые события в её жизни. Там она вышла замуж во второй раз — за мужчину, который на протяжении почти 45 лет не мешает ей быть собой. Она поняла, что военное сообщество — это нечто особенное. «На войне у ребят нет пустых, безразличных глаз», — поясняет Татьяна. И именно там она впервые ощутила, что её сердце принадлежит этому сообществу.
«Я забеременела и должна была вернуться из Афганистана в 1981 году. Но мне постоянно не хватало духа армейского братства, которое я ощутила среди военных», — делится она.
После Афганистана её мирная жизнь продолжалась многие десятилетия. Работа операционной сестрой, походы в горы, сплавы по рекам, дальние путешествия, плавание — Татьяна искала испытаний в повседневной жизни жены и матери.
После выхода на пенсию Татьяна не собиралась отдыхать на скамейке с соседками. Она продолжала работать в роддоме — такая работа очень удобна для активного человека: сутки отдежурила — и несколько дней свободна. С декабря 2013 года после дежурств Татьяна начала ездить на Майдан — в свои почти 62 года она помогала в медпункте, который организовали активисты в Октябрьском дворце. Больные и раненые участники Революции достоинства — люди с неравнодушными глазами сразу стали для Татьяны понятными и родными. Перевязать, поставить капельницы, дать лекарства… Она успевала ещё ездить домой в Васильков — готовить еду, поддерживать сына и мужа, которые помогали строить баррикады…
Когда участники Майдана начали записываться в добровольческие отряды для обороны Донецкой области, Татьяна почувствовала тяжесть на душе. Она хотела быть с ними. Но хорошо помнила один из штурмов Майдана, когда добраться до баррикад удалось только с помощью товарищей. Поэтому она не верила в свою мобильность и не осмеливалась проситься в какое-либо подразделение.
«Началась АТО, и меня охватили все эти события — Иловайск, Мариуполь, Дебальцево. Я просто влюбилась в Мариуполь, не пропускала ни одного репортажа из города. Мариуполь тогда удалось отстоять, он стремительно украинизировался — я хотела стать частью его жизни. Обдумывала возможность переехать в Мариуполь. Но я переживала, что человеку пенсионного возраста в прифронтовом городе будет сложно найти работу.
Я так мучила себя до 2015 года. А потом мне позвонил мой крестник, который служил в “Азове”, и спросил, не соглашусь ли я работать в их медпункте. Я ответила, что уже год мечтаю о таком предложении. Взяла в роддоме отпуск и поехала к ребятам. Это был март 2015 года. Уехала и осталась с ними в Мариуполе. Уволилась из больницы по телефону», — с улыбкой вспоминает Татьяна.
Женщина в 63 года уехала за сотни километров от дома в воинскую часть «посмотреть» — и осталась там. А как же мужчина? Сын? Как они отреагировали?
«Они жили своей жизнью. Муж — механик, ему лишь бы ковыряться в машинах. Он также был механиком в Афганистане при наших мастерских. Сын — зубной техник. Я известила мужа по телефону, почувствовала, что ему ситуация не понравилась. Но в нашей семье есть правило: всегда уважать решения друг друга и не мешать друг другу. Потому что семья держится на свободе каждого», — рассказывает Татьяна.
Семь лет до начала полномасштабной войны она приезжала в отпуск — вместе с сыном сплавлялись по рекам, ходили в походы, работала в огороде. Муж к ней в Мариуполь не приезжал.
«Я всегда думала: если мой муж кого-то встретит, то я это приму только с радостью, что он устроит свою жизнь. Человека не заставишь любить, удерживая его рядом. Но я никогда не старалась удерживать, а он никогда не стремился уходить. Может, потому, что мы научились принимать друг друга такими, какие мы есть, и не пытаться переделывать», — делится она.
Кстати, сейчас сын Татьяны тоже служит в «Азове». Муж после начала полномасштабной войны пошёл в военкомат, но, по словам жены, ему сказали «уходить отсюда». Жена в 70+ в армии, а мужчина в 60+ — нет. Татьяна Теплюк воспринимает это совершенно спокойно.
С 2015 года Татьяна занималась медпунктом «Азова» как гражданский человек, хотя носила форму и соблюдала военные порядки.
Когда началась полномасштабная война, 70-летняя Татьяна Теплюк и не думала уходить из «Азова».
«В эвакуационных группах я не путалась под ногами — понимала, что там ценятся молодость, скорость и сила. Но свою потребность я ощутила с первых дней — оказывала помощь тем, кого можно было лечить без отправления в госпиталь. Если бы я ушла тогда из “Азова”, эту работу в нашем гарнизоне реально некому было бы выполнять. Не помню, что тогда говорили мне сын и муж. Да и связь быстро пропала. А когда её восстановили, то я говорила им, что всё нормально», — вспоминает Татьяна.
По её словам, когда российское кольцо вокруг Мариуполя стало сжиматься, она ощутила психологическое превосходство над молодыми «азовцами».
«Думаю, если россияне меня застрелят — ну застрелят. Мне 70. Смерть в таком возрасте уже почти естественна. А для молодых смерть неестественна. Поэтому люди моего возраста воспринимают возможность смерти более спокойно, чем молодые. Хотя в любом возрасте умирать страш