пятница27 декабря 2024
kriminal-tv.in.ua

«Самое трудное — я, военный, не мог защитить себя: стоит лишь попытаться сопротивляться — пытки усиливаются». Восстановление после плена.

«Я провела в плену почти два с половиной года. После обмена внутри все горело, мне хотелось многое рассказать. Однако психолог не знала, о чем спросить. А я не могла выразить свои мысли без ее вопросов, ведь в плену россияне научили нас говорить только в ответ на их запросы. Сейчас у меня есть хороший психотерапевт, которая сама пережила плен и знает, о чем спрашивать. Но сейчас мне не хочется общаться ни с кем. У меня нет никаких эмоций, я чувствую себя как камень», — делится Татьяна, бывший боевой медик полка «Азов».
«Самое трудное — я, военный, не мог защитить себя: стоит лишь попытаться сопротивляться — пытки усиливаются». Восстановление после плена.
«Самое тяжелое то, что я, военный, не мог себя защитить, потому что только "рыпнусь" — пытают сильнее». Прийти в себя после плена

В настоящее время женщина проходит реабилитацию в львовском Центре ментального здоровья.

«Психика людей, которые пережили плен, испытывает серьезные травмы — из-за насильственной изоляции, пыток и унижения достоинства. Эти люди не раз сталкивались со смертью, пережили огромный стресс. В условиях плена уровень опасности и страха настолько высок, что сознание не может контролировать ситуацию. Человек выживает благодаря инстинкту самосохранения — это всегда недоверие к окружающим и к ситуации. Поэтому после освобождения необходимо адаптировать психику бывших пленных к безопасным условиям жизни», — подчеркивает руководитель Центра ментального здоровья Олег Березюк.

Что подразумевается под адаптацией к жизни после плена? Является ли процесс адаптации у мужчин и женщин одинаковым? Какие ситуации следует избегать, чтобы не напоминать человеку об угрозах плена? Почему после плена необходим психотерапевт?

hromadske отправилось во Львов, чтобы вместе со специалистами Центра ментального здоровья и его пациентами выяснить, в какой помощи от психотерапевтов нуждаются бывшие пленные.

От эйфории к депрессии

У каждого, кто оказался в руках россиян, своя история. Однако, по словам военной Марьяны Мамоновой, прошедшей российский плен, все они, возвращаясь домой, проходят один и тот же путь. Первоначальный этап — эйфория от неожиданно обретенной свободы. С момента освобождения Марьяны прошло более двух лет, и сейчас она как психотерапевт помогает военным и бывшим пленникам кремля.

«Первый месяц дома после плена был у меня очень насыщенным: я крестила детей друзей, гуляла на свадьбе, принимала приглашения на дни рождения. Я постоянно куда-то ездила, постоянно происходили какие-то события», — делится Тимур, бывший офицер 36 бригады, который провел в плену более двух лет.

«Я хотела наверстать все, что пропустила в плену — современную моду, магазины, театры, прогулки. Все интересно, все радует, все хочется знать», — добавляет Ирина, бывший повар полка «Азов», которая провела в плену два с половиной года.

Марьяна Мамонова утверждает, что такая радость жизни длится около двух месяцев. Человек стремится реализовать все свои мечты, возникшие в плену. А затем эйфория заканчивается.

«В плену ты истощал все свои ресурсы для выживания. А теперь начинаешь анализировать ситуацию, и пережитое угнетает. Человек погружается в депрессию, избегает общения. Но ему не хочется бежать от социума, а скорее от самого себя. На непонимание со стороны родных и знакомых человек начинает реагировать злостью. Иногда мне кажется, что вернувшиеся из плена люди долго не могут понять, как они хотят, чтобы с ними общались. Потому что не знают, какие они теперь и насколько сильно плен изменил их», — рассказывает Марьяна. Весной 2022 года она попала в плен как врач 36 бригады и была освобождена спустя почти полгода, всего за четыре дня до родов.

По ее словам, из-за депрессии, стремления к уединению и агрессии проявляется истинное состояние травмированной психики бывшего пленника.

«И это нормально. Таким образом организм сигнализирует о своем эмоциональном и психическом истощении. В этот момент обязательно нужно обратиться к психотерапевту, чтобы вместе с ним пройти этот этап. Самостоятельно преодолевать эти проблемы очень сложно», — отмечает Марьяна.

Однако сам факт обращения к психотерапевту не гарантирует успеха. Важно, чтобы бывшему пленнику хотелось быть искренним и откровенным в разговорах со специалистом. А с этим часто возникают проблемы.

«россияне быстро прививают недоверие ко всему. У тебя в плену вырабатывается привычка молчать — чтобы не нарваться на избиение и не стать объектом доноса», — говорит Вадим, офицер 35 бригады, который провел в плену более двух лет.

По словам Олега Березюка, условия нахождения в плену подрывают одно из базовых человеческих переживаний — доверие к себе, к другим людям, к окружающей среде, к своим чувствам, даже к собственному телу.

Поэтому крайне важно восстановить это доверие. Прежде всего — через «мостик доверия» с психотерапевтом.

«В начале общения с психотерапевтом люди говорят обо всем, кроме пережитого в плену. Они как бы отрицают свой травматический опыт. Им настолько не хочется вспоминать о пережитом, что наблюдается ухудшение памяти. Поэтому не нужно сразу говорить с ними о плену. Нужно просто обсуждать то, что им интересно. Но постепенно мы все равно возвращаемся к этому травматическому опыту. Надо вспомнить все, пережить, выплакать, принять и отпустить — вот как это работает. Это длительный процесс», — говорит Марьяна Мамонова.

Женщинам — красота, мужчинам — спортзал

По словам Олега Березюка, одним из самых эффективных методов работы с бывшими пленными является пролонгированная экспозиционная терапия. Это когда пациент вместе с терапевтом, которому уже доверяет, возвращается к самым драматичным эпизодам своего травматического опыта.

«Но с психотерапевтом он уже переживает их в безопасных для себя условиях. Постепенно пережитое осмысливается как история из прошлого. Из актуальной памяти оно перемещается в архивную память, лишенную эмоций. Периодически пациент сможет актуализировать для себя эту историю — это как слезы на кладбище. А затем снова перевести воспоминание в безболезненную архивную память. То есть речь идет о том, чтобы человек мог управлять своими эмоциями по поводу прошлых событий», — объясняет Березюк.

Вадим сознательно избегает разговоров о плене с родителями — считает, что им и так достаточно боли и переживаний. Рассказывать о плене знакомым он не хочет. А вот Марьяне Мамоновой — да. Потому что она может дать совет, который действительно оказывается полезным.

«Марьяна сама прошла плен. Она понимает меня. Я много говорил с ней о том, как россияне издевались надо мной, когда узнали, что я воюю с ними с 2014 года. Самое трудное то, что я, военный, не мог себя защитить, потому что любое мое движение — это увеличивало пытки. Они издевались, а ты просто молча стоишь и выполняешь их команды. Марьяна говорила, что такое мое поведение в той ситуации было оправданным, потому что позволяло мне выжить. Вот я выжил, вернулся в бригаду и снова буду воевать. И это главное. После общения с Марьяной мне стало легче вспоминать все это, я с ней выговорился», — рассказывает Вадим.

Сначала после возвращения он с опаской общался с людьми. Теперь уже не боится высказывать свое мнение, не избегает общения. Напротив, по совету Марьяны, ищет общения с другими.

«Я начал выходить на улицу, ходить в кино, кафе, сознательно заводить знакомства — это сработало. Мое раздражение и приступы агрессии стали реже. Я понял, что люди не виноваты в моем плену. Плен — это эпизод жизни, который уже прошел, а жизнь продолжается. Кстати, Марьяна научила меня гасить агрессию — посоветовала думать о чем-то приятном в жизни. Сказала, что раз такие мысли помогали мне в плену держаться, то и после плена тоже. Я попробовал — действительно, этот метод работает, отвлекает», — делится Вадим.

Тимур также избегает разговоров о плене с родными.

«Они будут плакать, а мне вместо слез нужна квалифицированная помощь. В разговоре с Марья