«Никто еще не угодил украинцам». Лидер группы «ТІК» Виктор Бронюк делится мыслями о чиновничьей деятельности, службе в армии, диете и оленях.

О должности

Моя должность звучит как: генеральный директор Винницкой областной филармонии имени Николая Леонтовича. Я не являюсь чиновником, это не государственная позиция. Это просто коммунальное учреждение, подчиненное областному совету. Я уже работал в должности чиновника, и если бы снова возник вопрос о возвращении на такую позицию, я бы, вероятно, отказался.

Я не жалуюсь, так как это было осознанное решение. У нас есть сильная организация, нас около 250 человек. У нас пять мощных коллективов. Когда мне сделали предложение, первая мысль была о том, что это должность для тех, кто уже на пенсии. Мы обсудили это с руководством города и области и решили вдохнуть новую жизнь в организацию, привлечь молодежь. Я хочу, чтобы Винницкая областная филармония стала культурным центром Украины в целом.

О работе чиновником

Когда-то я давал присягу государственного служащего. Уже не помню, как она звучит. Она обязательна, без этого никак. Получение государственного ранга — это очень серьезно.

На самом деле это была моя первая запись в трудовой книжке. После университета я устроился на работу в областную администрацию, еще не будучи чиновником. А затем уже в городской совет — и там стал государственным служащим.

Когда я покидал городской совет в 2007 году, я определил для себя два момента. Первое: почему чиновник ничего не делает — потому что он крепко держится за кресло, стремясь дотянуть до пенсии. И второе, не менее важное: многие чиновники не углубляются в суть вопроса. Главное здесь — вовремя отчитаться, потому что иначе премии не будет.

С точки зрения чиновничества самое главное, чтобы в конце рабочего дня документы с одной стороны стола переместились на другую, считались подписанными. И так неделя, месяц, и это затягивает в такой круговорот. Если смотреть на это с сарказмом.

А на самом деле работы очень много, если есть желание.

О музыкальном рынке и языковом вопросе

Когда речь идет о популярной музыке, коммерческой, это комплексная проблема. Государство должно также принимать участие в ее решении, потому что рынок — это рынок, а коммерция всегда там, где есть деньги.

Почему за столько лет мы не добились независимости в музыкальном плане? Москаль не дремал, он сознательно продвигал свой контент сюда, а государственное регулирование было условным, никто не вмешивался, потому что это всегда приносило больше минусов, чем плюсов для государства и команд, пришедших к власти.

По сравнению с тем, что демонстрирует мировая музыкальная индустрия, мы еще не достигли этого уровня. В времена независимости она пыталась развиваться, но и сегодня находится в зачаточном состоянии, поскольку законы и рынок не сформированы.

Вопрос авторских прав тоже остается нерешенным. Сколько лет он обсуждается — и все еще не решен. О роялти и организации системы рынка вообще.

Ко мне часто подходят музыканты и говорят: мы исполняем весь ваш репертуар. И они это говорят с гордостью — это здорово, мы зарабатываем на чаевых. Они даже представляют, что пиарят нас. Я смотрю на такого человека и думаю, как объяснить ему, что это то же самое, как если бы он пришел к председателю колхоза и сказал: я у вас украл 20 мешков зерна и классно их продал, заработал неплохо. Или арендатору пруда: я у тебя выловил всю рыбу, у тебя классная рыба.

Нет понимания, нет устоявшихся норм и правил. И без помощи и участия государства, к сожалению, это не произойдет.

О том, как «несерьезные» песни влияют на восприятие человека

Такая проблема существует. Ты приходишь, начинаешь общаться с кем-то, и люди видят, что я понимаю, о чем говорю. С главным бухгалтером я общаюсь, и она такая — подожди, так вы понимаете! И я так — представьте себе, я действительно понимаю, о чем говорю. И ей становится легче.

Но это всеобщее восприятие. Например, когда я приехал презентовать мобильное приложение в каком-то городе, с мэром и его заместителями, мы начали говорить, и люди смотрят — а, так вы не просто приехали «фейсом поторговать», вы в теме. Я говорю — да, мы с командой это разрабатывали, мы это внедряем, я знаю, о чем говорю.

У меня есть один коллега, который когда-то работал тамадой. Затем он стал ученым и начал читать лекции в университете. Но коллеги долго воспринимали его как тамаду. Это, наверное, тоже пережиток нашего общества, которое не готово воспринимать человека в другой роли, к сожалению.

Что сейчас с группой «ТІК»

Коллектив жив, несмотря на то, что для него, скажем так, непростые времена. Два участника продолжают служить в армии.

Когда-то мы были самым гастролируемым коллективом Украины. У нас есть зафиксированный официальный рекорд — 24 выступления за месяц, незафиксированный — 26. Мы всегда работали так, что приезжаем — и создаем праздник. Мы создаем настроение, и это здорово.

Сегодня в стране не так много праздников. К сожалению. И часто организаторы каких-то мероприятий звонят и говорят: мы бы вас пригласили, но «ТИК» — это веселая команда, а в Украине сейчас не так весело. Есть такой стереотип, и от этого не деться. Думаю, у нас еще будет возможность попраздновать.

Но также, например, приезжаешь поддержать парней-бойцов. Мы думаем, что будем делать акцент на патриотизме. А они хотят о «пирожино», хотят о оленях. О кацапах. Они ведь нормальные живые люди, им нужны эмоции.

И мы работаем с ними час или полтора, общаемся, фотографируемся. А потом через три дня звонит командир, говорит: ребята, с меня угощение, часть работает совершенно иначе. Потому что люди эмоционально выгорели, а мы зарядили их эмоцией.

О службе в теробороне

Я был в Виннице. Призвался в 171 батальон. Затем меня перевели в группировку «Днестр», в логистику. Это подразделение обеспечивало связь двух бригад и всех подразделений на территории Винницкой и Черкасской областей.

Это тоже отдельная история, некоторые «борцы за правду» меня искали, какие-то телеканалы Медведчука кричали — мы найдем, потому что кто-то говорил, что видел в списках батальона Бронюка, хотя его там не было физически. Я говорю — конечно, его не было, потому что меня перевели через месяц службы, забрали в группировку. Но они не понимают, что когда ты призываешься в батальон и есть приказ об откомандировании в другое подразделение, то начисление зарплаты происходит в том батальоне, где ты числишься. Когда я уже увольнялся, меня вернули в батальон, и я ездил в пункт постоянной дислокации, чтобы меня уволили именно оттуда. Вот такой процесс.

Но объяснить кому-то что-то — нереально. Особенно людям, которые никогда не имели к этому отношения.

О песне «Журавли»

Первая композиция, которая у меня появилась спустя 6 месяцев после начала полномасштабной войны, называлась «Журавли». Это грустная песня. Некоторые до сих пор говорят, что она не очень актуальна, потому что, кажется, существует общественный договор о том, что мы понимаем — в стране война, у нас много потерь, но мы пока не плачем. Но мне хотелось ее исполнить. Не знаю почему.

И те искренние слезы во время тура, когда мы ездили... Мы не должны об этом забывать. Мы должны извлечь уроки из этой войны и постоянно об этом говорить. К сожалению, сегодня для